— Эйбхлин! — удивленно воскликнула шокированная Скай. — Ты ведь монахиня! Откуда ты можешь знать такие вещи?

— Я знаю не меньше любого доктора, — ответила сестра. — Наверное, даже больше, потому что изучала акушерство и лечение травами — искусство, пришедшее к нам из древности. Врачи презирают эти вещи, но они не правы. Я могу научить тебя, как избежать беременности.

— Но разве церковь не запрещает это?

— Церковь не видит, как умирают от голода младенцы в семьях, где слишком много ртов, — с жаром ответила монахиня. — Не видит, как, посинев, они замерзают вместе с матерями, потому что в трущобах, которые они называют домами, нет одеял, нет еды и нет дров. Что могут знать сытые священники и епископы, благоденствующие в такую вот снежную ночь в своих каменных домах, о несчастных душах и бесконечной пытке? Там, где я могу, я помогаю, Скай. Невинным, полным предрассудков беднякам я предлагаю «тоник», чтобы вернуть им силы после родов. Они не знают, что пьют на самом деле, а если бы узнали, отказались, ибо верят в вечное проклятие. Ты ведь не так глупа, сестра.

— Нет, Эйбхлин. И я больше не хочу детей от Дома. Не хочу состариться раньше времени. Не буду выкармливать этого ребенка, зная, что это не убережет от беременности. Одна из женщин Дома родила лишь месяц назад, и грудь у нее, словно вымя у коровы. Меня позабавит, если она будет кормить и законного, и незаконного ребенка Дома. Пусть живет в детской с мальчиками и за компанию поселит с собой кормилицу Звана.

— Ты стала жестокой, Скай.

— Иначе я не смогла бы выжить в этом доме. Ты провела здесь достаточно времени, Эйбхлин, чтобы понять, кто такие О'Флахерти.

Монахиня кивнула.

— Ты преуспела в поисках мужа для Клер?

— Нет. И ничего не смогу сделать, если мне не удастся уговорить папу дать за ней приданое. Деньги, оставленные матерью Клер, Гилли и Дом промотали в карты. От них ничего не осталось. И если бы я не знала девчонку, то решила бы, что она полоумная. Молодых людей, которые к нам приходят, она встречает с безразличием. Один, видишь ли, слишком толст, другой слишком худ. Этот — шут гороховый, а у того нет чувства юмора. Тот слишком пылок в клятвах, а у этого кровь еле в жилах бежит. Не могу ее понять! Религиозного призвания она не испытывает, никого не любит и не хочет жить самостоятельно. Ничто ее не заботит.

— Может быть, она хочет остаться с братом и отцом? Есть и такие женщины. Скай испытующе посмотрела на сестру:

— Ты и в самом деле думаешь, что Клер такая?

— Нет, — быстро ответила монахиня. — Она испорченная скрытная девчонка, хотя и выглядит как ангел. Есть в ней нечто… — Эйбхлин остановилась, раздумывая, стоит ли продолжать, — нечто отвратительное, — наконец закончила она.

Скай согласилась. Но что можно поделать, мужа никак не удавалось найти! Клер любила подсмеиваться над другими, а что творилось у нее в душе, не знал никто. Но что-то она скрывала, Скай чувствовала это.

Вскоре Эйбхлин вернулась в обитель Святой Непорочной Невесты, но прежде поговорила с Домом. Позже он заявил Скай:

— Раз твоя сестра утверждает, что здоровье не позволяет тебе родить еще одного сына, ты вряд ли будешь в обиде, если мне придется развлекаться на стороне.

— А разве раньше я когда-нибудь жаловалась? — спросила она, ликуя в душе: она теперь свободна.

— Нет, нет, ты славная девочка — ты родила мне двух сыновей.

Скай радостно улыбнулась и прикусила язык, чтобы не рассмеяться. Дом видел ее такой, какой хотел видеть, — хозяйкой дома, плодовитой женщиной. И теперь он решил проявить великодушие и на какое-то время оставить ее в покое.

Жизнь Скай потекла однообразно, она получила покой, о котором мечтала. Пришлось заняться поместьем, чтобы доход мог поддержать их существование и дать возможность уплатить подати Мак-Уилльяму. Ни Дом, ни его отец не интересовались тем, что она делала, пока у них хватало времени и средств для своих потех.

С крестьянами Скай обращалась жестко, но справедливо. Из-за безалаберности О'Флахерти они совсем отбились от рук. Поначалу они роптали, но с наступлением зимы обнаружили, что впервые за долгие годы сыты, одеты и живут в тепле. Они возблагодарили госпожу. Она совершила чудо, сумев подготовить их к зиме.

Эвану исполнилось два года, Мурроу — шестнадцать месяцев. И тут Скай осознала, что за все эти шестнадцать месяцев Дом так ни разу к ней и не подходил. Она тихо благословляла женщин, которые забавляли ее мужа. Но тут ей пришло в голову, что уже много месяцев она не слышала, чтобы молва связывала Дома с какой-нибудь одной женщиной. Это было тревожным знаком.

В июне Скай исполнилось восемнадцать. Погода для Ирландии стояла необыкновенно солнечная и теплая. Здоровое, полностью восстановившее силы тело молодой женщины снова начинало мечтать о любви, хотя бы с Домом. Их дважды приглашали отпраздновать Двенадцатую ночь у Мак-Уилльямов, но она оставалась в Баллихинесси, сославшись в первый раз на беременность, а второй раз на выдуманную болезнь.

Скай больше не решалась встречаться с Найлом, хотя душой и телом безнадежно стремилась к нему. После того как Эйбхлин просветила ее, можно было стать его любовницей. Соблазн был жестокий. Но она слишком себя ценила и согласилась бы только на роль любимой жены.

Дом с отцом ездили на Двенадцатую ночь. Она настояла, чтобы мужчины отправились к Мак-Уилльямам, оставив ее с детьми. Каждый раз она просила, чтобы Дом и Гилл использовали любую возможность для поиска мужа для Клер, но оба раза они возвращались и сообщали, что подходящего человека не нашлось. Понять этого Скай не могла. Благодаря Дубхдару О'Малли она располагала значительным приданым для девушки и позаботилась, чтобы мужчины его не смогли промотать. Или Клер была слишком привередлива, или в ее жизни существовал человек, выйти замуж за которого она не могла, но о котором втайне мечтала. Скай пыталась разгадать, что происходит с девушкой: Клер О'Флахерти исполнилось семнадцать, и Скай совсем не хотелось жить с Клер всю жизнь.

Скай тщательно выбрала время вечером, после ужина, когда Дом и Гилл исчезли, а Клер направилась к себе в комнату на самом верху под крышей башни. Скай никогда там не была: ее не приглашали, а врываться она не хотела.

Когда дом затих, она неслышно поднялась по лестнице и, войдя в гостиную, застыла, пораженная, обнаружив много пропавших вещей из своего приданого. На окнах висели шторы из французского бархата, которые она намеревалась повесить у себя. У стены стоял полированный дубовый буфет, подаренный ей О'Малли и Анной, а на нем красовался серебряный поднос с венецианскими бокалами и графином. Боже милостивый, изумилась Скай про себя, да я шкуру спущу с этой прохвостки! Вот и вазы, вот и подсвечники! Разъяренная, она была уже готова позвать мужа и потребовать объяснений, как вдруг услышала смех и голоса — один из них явно мужской. Голоса доносились из спальни!

Так у Клер есть любовник! Кто бы он ни был, вскоре он станет женатым человеком, если, помилуй Господи, у него уже нет жены. Плебей или господин, она женит его! Скай поднялась еще выше и приблизилась к полуоткрытой двери спальни. Чем меньше становилось расстояние до двери, тем явственнее слышались страстные восклицания. Скай заглянула в комнату.